Ярость неба [= Не все вернутся] - Сергей Зверев

Макарычев был старше Чеслава почти на десять лет. В военном училище, где преподавал Кирсан Косарев, Чеслав был своеобразным сыном полка. Веселый, тренированный парень, всегда готовый пойти со старшими на любое, самое сложное учебное задание, он был своим для выпуска Макарычева. В свое время он поразил курсантов меткостью стрельбы – за несколько минут поразил мишени из «калаша» так, как это не могли сделать даже лучшие стрелки батальона.

Сын пошел по стопам отца. Макарычев встретил Косарева в Афгане, где перед ним предстал уже сформировавшийся, опытный военный, бывалый командир, «спец» высочайшего уровня. Но старое отношение сохранилось – Дмитрий Константинович не мог относиться к Чеславу на равных. Сказывалась разница в возрасте – Макарычев считал его как бы младшим братом, которому требуется помощь и поддержка.

Но Косарев самостоятельно сделал крутой рывок вперед. В годы афганской войны он превратился в живую легенду, стал одним из самых известных командиров. Он воистину был «своим» для тысяч русских бойцов, которых какой-то кретин посмел назвать «воинами-интернационалистами».

Время шло. Распалась страна, развалилась некогда могучая армия, офицеры разбежались в разные стороны, стали торговать шмотьем, армейским имуществом и секретными технологиями. Но, как выяснилось, осталась еще военная косточка! Косарев не бросил службу, не продал свою воинскую специальность, не разбросался по житейским мелочам.

Много лет спустя фамилия Косарева появилась в наградных бумагах за чеченскую войну. Чеслав получил генеральское звание и одним из немногих командующих сумел заслужить реальную любовь многотысячной армии бойцов. Живая легенда продолжилась в другом времени, в другом измерении...

Макарычев занимал более важные должности. Как специалист ГРУ, он всегда был востребован на самом верху Минобороны. Но про курского сына полка старался не забывать. И всегда с особым вниманием следил за его продвижением по службе.

Сейчас, стоя у металлических ворот дачного участка, он подумал о том, что еще никогда не приходил сюда без приглашения, с бутылкой, как спивающийся инвалид. Впрочем, разговор должен получиться таким, что действительно, кажется, без бутылки не обойтись!

Звонок. Две минуты ожидания. Быстрые шаги по гравийной дорожке.

– Дмитрий Константинович?! Каким ветром?

Сегодня был выходной день. Поэтому Макарычев не сомневался, что застанет хозяина дома.

– Здравствуй, Чеслав! Ничего, что я с налету? Примешь? Я не пустой. Давно уже не сидели! – Он махнул пакетом, где угадывался контур внушительной бутылки. – Решил, как говорится, стариной тряхнуть...

Широкоскулое обветренное лицо Косарева расплылось в широкой улыбке.

– Без звонка, а в самую тему. У меня сегодня слет однополчан. А ты будто знал! ГРУ, видать, веников не вяжет!

– Точно, – улыбнулся Макарычев, медленно двигаясь по гравийной дорожке вслед за хозяином.

Участок Косарева выглядел довольно скромно: заросли малины и ежевики, десяток яблоневых деревьев, несколько вишен, широкая лужайка, посреди которой стоял длинный стол, уставленный едой и бутылками. За плотной стеной берез проглядывал контур двухэтажного дома, небольшого по современным меркам.

– Проходи, садись! – Косарев указал рукой на стол.

– Видишь ли, Чеслав... – Макарычев остановился, немного опустил свою седоватую голову. – Мне бы хотелось побеседовать без свидетелей.

Косарев обернулся, сузил глаза:

– Что-нибудь серьезное, Константиныч?

– Серьезнее не бывает, Чеслав. Поверь.

– Хорошо, минуту. – Косарев подошел к столу, что-то сказал одному из гостей, потом махнул рукой генералу, приглашая пройти в дом. Сидящие за столом офицеры обернулись, внимательно наблюдая за новым посетителем.

Хозяин провел Макарычева на второй этаж, усадил в одно из двух мягких кожаных кресел, стоявших у невысокого столика. Генерал выложил содержимое своего пакета.

– Дмитрий Константиныч, обижаешь! – Чеслав кивнул на упаковку ветчины и банку огурцов. – У меня, думаешь, закуски не найдется?

– Доставай стаканы! – Тон у Макарычева был требователен и сух. Так он обычно разговаривал на производственных совещаниях.

Косарев принес пару рюмок и аккуратно нарезанный хлеб на деревянной доске.

– Выпью я вот за что, – начал генерал, когда Чеслав разлил водку. – За Афган, за наше с тобой прошлое! Помнишь еще те рейды?

И без того узкие глаза Косарева превратились в щелки.

– Хорошие слова, Константиныч. Только давай ближе к делу. Я ведь нетерпеливый. Ты же знаешь мой характер.

– Минуту! Не торопись. За Афган!

Они чокнулись, потом резко опрокинули рюмки с водкой.

– Ты, надеюсь, его еще не забыл? – Макарычев взял в руки кусок ветчины, медленно прожевал, отломил хлеб.

– Константиныч, успокойся! – Косарев резко, со стуком, поставил свою рюмку на столик. Так поступают неопытные шахматисты с потерянными фигурами, когда исход партии складывается не в их пользу. – Мне не нравится твое состояние. Что случилось?

Макарычев, не отвечая, сосредоточенно жевал бутерброд с ветчиной, смотря на край узорчатого ковра, словно там находился некий важный для него предмет, от которого зависел характер дальнейшей беседы. Потом неторопливо вытащил из кармана пачку «Честерфильда» и зажигалку, вынул сигарету, закурил, жадно затягиваясь.

– Почему тебя называли на Кавказе Черкесом? В первую чеченскую? – наконец спросил он, не отвечая на вопрос Косарева.

– А ты бы смог назвать меня Калмык? Или Чех? Последнее особенно хорошо звучало бы в Чечне в середине девяностых.

– И все-таки почему именно Черкес?

Косарев налил водки только себе, быстро выпил, не закусывая, тоже закурил, выпуская из ноздрей дым.

– Обычный случай. В моей дивизии ВДВ самый лучший полк формировался в Карачаево-Черкесии. Там, кстати, не было ни одного черкеса. Одни казаки, из горных станиц. Под Грозным я сам повел полк в атаку. С тех пор и повелось... Но ненадолго, кстати. Мне оно не по душе. Всю жизнь меня звали просто Косарем. Так что еще до Хасавюрта про Черкеса у нас в дивизии как-то подзабыли... Интересно другое, – Косарев пристально вгляделся в лицо Макарычева, – почему ты сейчас вспомнил об этом? Наверное, подключал свою агентуру. Поднимать дела десятилетней давности никто не будет без острой необходимости.

– Я открою карты, Чеслав. – Макарычев с силой затушил окурок в пепельнице, вытащил из внутреннего кармана кителя два сложенных вдвое листа, аккуратно развернул их на столе, подвинул к Косареву. – И имей в виду, я иду на крутое нарушение режима секретности. Но в данном случае иначе поступить не могу.

Косарев взял в руки бумаги, которые протянул ему Макарычев, положил перед собой, сжал руки, вчитываясь в ровные строки донесений. Один из документов был посвящен деятельности агента под псевдонимом Черкес, другой представлял собой копию представления о всех должностных перетасовках в центральном аппарате Генштаба.